Сборник стихотворений. Часть 2.

ЗА  ОЕЙ

 

Жара. Духота. Где-то слышится гром!

Природа от зноя томится.

И только за Оей, над скальным бугром,

Летает какая-то птица.

 

В полете легка, опереньем светла,

То падает вниз, то взлетает!

Чем эта река, чем эта скала

Вниманье ее привлекает?

 

Священные тайны бывают у птиц,

На подвиг и счастье способных.

Здесь самка на маленькой горстке яиц

Сидит, поместясь  поудобней.

 

Над нею готовится смену принять,

Друг кружится ниже и ниже.

Здесь в знойную пору  в нагретых камнях,

Идет сотворение жизни!

 

Блестит литораль,  раскалёны яры,

Природа от жажды страдает,

Но осенью чайки все плачут навзрыд,

Родные места покидая!

 

 

СКВОРЦЫ

 

Пять оперившихся скворчат

На волю вышли из скворечни,

А их родители тотчас

Попеть уселись на крылечке.

 

Высоко подняты носы,

Раскрыты крылья сановито,

Довольны матери, отцы,

Что все тревоги пережиты.

 

Имеют дети целый свет,

Неограниченную волю,

Ну как родителям не петь

О деле,  сделанном с любовью.

 

Но помнят юные скворцы

Свое гнездо, где народились,

И посещением почтить

Его по осени стремились.

 

А пред отлетом каждый год

Все собираются в скворечне,

И радостный концерт идет

Тут целый день и целый вечер.

Однажды как-то собрались

Скворцы десятка поколений

И петь совместно принялись

Душевный гимн благодарений.

Скворечник облепили весь

И яблоньку, на тополь  сели.

Родителям почет и честь,

А детям радость и веселье.

Смотрел на них и вспоминал

Про дом родной. Хотелось плакать.

Его уж  нет. А страшно жаль!

Я стал бездомною собакой…

Хотя живу среди людей

И дом совхозный занимаю,

И каждый год своих детей

Себе под крышу собираю.

 

Скворцы сбирались день и два,

И три, и пели увлеченно.

От дома сердце оторвать -

Подобно кровоистеченью!

 

 

МУРАВЬИ

 

На муравьиной чищеной дорожке

Охотников и воинов поток.

Идут они с добычей всевозможной

И понимают в этом деле толк!

 

Вот волокут компанией козявку,

Подталкивают, вертят на ходу.

Ускорить собираются развязку:

Назначена козявка на еду!

 

Их радует удачная охота,

Возможность есть, детишек накормить,

А что они замучили кого-то,

Не может удовольствия затмить!

 

Кто научил, кто им привил жестокость?

И убедил в естественных правах?

Ответ возможен лишь один и только -

Вся дикая природа такова!

 

Здесь очевидна первобытность права

И полное отсутствие идей!

Вершится жесточайшая расправа

Над  слабыми на суше и в воде!

 

Продлится  ль  нет мильоны лет охота,

Об этом данных у природы нет!

Но будет время, что последний кто-то

Кого-нибудь последнего сожрёт!

 

 

КЕДР

 

Под знаком Северной короны

Мне снятся ласковые сны,

Кедров раскидистые кроны

На берегах озер лесных.

 

Взбираюсь я в вершину кедра

И обнимаю крепко ствол!

И ветви, будто руки деда,

Ласкают внука своего.

 

Сижу, работаю  неспешно,

Смотрю на синюю тайгу;

Даёт мне кедр свои орешки

За то, что ветви берегу.

 

Шумят, покачиваясь, ветви,

И кедр,  как будто бы летит;

Ему легко на белом свете

Век красоваться и расти!

 

Все любят царственные кедры

За их великое добро!

Неужто это наши деды

Предстали в облике кедров?

 

 

СОСНЫ

 

Деревья – рослые  атланты,

Надёжно держат небосвод.

Любое в два иль три обхвата,

Гудящий  ствол  и корень твёрд.

Объединённые все в братство,

Уж сколько выстояли бурь!

Случалось гнуться и качаться

И издавать тревожный гул!

Когда же ураган завоет,

Начнёт ломать, начнёт греметь,

Любое дерево, как воин,

Умеет, стоя, встретить смерть!

Когда гроза исхода ищет

И жаждет огненных утех,

Сосна, которая повыше,

Роняет голову за всех!

Она падёт на поле брани,

Земля под нею загудит,

И обожжёт её,  и ранит,

И стон добудет из груди!

 

 

***

 

Тосковала,  очень  тосковала

Сторона прикетская,  пока

В голосах её недоставало

Паровоза громкого свистка.

Дождалася все же, дождалася -

Загремели мимо поезда.

Началася,  сразу началася

Невообразимая беда!

Затрещали сразу бензопилы,

Застучали дружно топоры.

Загубили вскоре, загубили

Вечные, великие боры.

Вместо ягод - получайте фигу,

Фигу вместо шишек и груздей!

Самое прекрасное погибло:

Человек ведь сам себе злодей!

Голодает птица боровая,

Вымирают чудо- глухари.

Вся Сибирь - добыча даровая

Тем, кто Русь и губит,  и зорит!

 

 

ДОЖДЬ  В  ЗАСУХУ

 

Была засуха на полях,

Повсюду марево играло:

Так раскалённая земля

Остатки влаги испаряла!

И на берёзах крайний  лист

Начал желтеть и, покоробясь,

Совсем безжизненно обвис,

Покорно к гибели готовясь!

Пшеница вяла на виду,

Могло её изжарить скоро,

И крах крестьянскому труду

Мог учиниться  в эту пору!

Вдруг над лесистою горой

Возникла туча наковальней,

И где-то радостно, хоть дальний,

Заговорил о счастье гром!

Примчался ветер с холодком,

Заволновалася  пшеница,

И  задышавшие легко

Сумели стебли распрямиться!

Вот ветер стих. И крупный дождь

Пошёл, шумя своим подолом,

И время радостных утех

Настало для лесов и поля!

А гром гремел!  Из-под телеги

Ему я руку смог подать!

И за рукав ко мне с разбегу

Влетела  влаги благодать!

Какая радостная встряска!

Огонь - удар! Удар - огонь!

И продолжали капли пляску,

И разбивались о ладонь!

Так ливень счастья удостоил,

Спаслись пшеница и трава!

Я в этот день за Балахтою

Рубил в березнике дрова!

Я понимал, что буду с хлебом,

Хоть это поле не моё,

У нас всеобщая потребность

И коллективное житьё!

 

 

ЛЮБИЛ  Я  ТАЙГУ

 

Я природу люблю, обнимался с кедрами,

Когда лазил на них, чтобы шишки стрясти,

И, наполнив кули голубыми дарами,

Отвозил их в лодчонке домой по Кети.

Я с вершины кедров любовался тайгою.

Красота, синева - глаз нельзя оторвать!

С каждой ели до неба достанешь рукою,

Только небо ведь это и есть - синева!

Кончив дело, потом отдыхал я немножко,

На вершине сидевший минуту иль две.

Отдохнувши,  спускался с кедра осторожно,

Со смолой в волосах, с  синевой в голове.

Из тайги я ушёл,  восхитясь синевою,

Что над нею лежит, но тогда я не знал,

Что в степи она тоже бывает такою,

И настолько густая,  и так же нежна!

И теперь я узнал: степь гораздо милее,

Нету в ней буреломов,  трясинных болот!

На широких просторах пшеницы желтеют,

Остальное - лугами, садами цветёт!

Но тайга меня всё-таки манит и манит,

Будто там существует медвежий гипноз.

Будто леший, сидящий на кочке,  шаманит,

Чтобы кто-то ему свою душу принёс.

Но меня привлекают кедровые гривы,

По которым мой прадед и дед шишковал,

Бор сосновый по виду священно красивый,

Да пустырь, на котором наш домик стоял.

 

 

ПЛЯСКА

 

В искусстве  жизни отраженье

Являет красочность свою.

Свершают люди в такт движенья

Иль согласованно поют.

Раз видел я, как пожилая

Плясала дама. Полнота,

В движеньях лёгких оживая,

Лишь увеличивала стать.

Как от смущенья розовея,

Смягчив улыбкою уста,

Она раскрыла юбку-веер,

Цветком вращающимся став!

Потом спирали, полукружья

На обе стороны вила!

Так пляшет в улье для подружек

Мед отыскавшая пчела!

А каблучками топотила,

Что померещилося  мне:

Вот так, в четыре молотила,

Хлеб  выбивали на гумне!

Кружилась бабочкою пестрой

И эфемерна,  и вольна.

Окончила,  пошла на место

И тянется к огню вина!

 

 

ГОРОД

 

Пребывая в чаду и в  дыму, -

Горизонта во смоге не видно, -

Представляет большую тюрьму,

Душегубку, красивую с вида.

 

Поднялися  без счёта дворцы,

Точны линии, чёткие грани.

Возвышаются, став на торцы.

Только жителям яд для дыханья!

 

Даже малые дети в дыму,

На колясках, на маминых ручках!

Здесь приходится жить хоть кому

В атмосфере опасной,  вонючей.

 

И стоят в городах тополя -

Тоже пленники пыли и газа.

Есть под ними вода и земля,

Только в жилах - угар и зараза!

 

И не могут они убежать:

Не пускают свои же коренья,

Они сами себя сторожат,

Отбывая своё заключенье.

 

 

ТРИДЦАТЬ  ТРЕТИЙ  ГОД

 

Нас исключили оптом  из колхоза,

Перечеркнувши наши трудодни.

Голосовали по вопросу : кто "за"?

… И потянулись тягостные дни.

 

Отец наш был в комиссии какой-то.

И,  видимо, кой-где не доглядел.

Ему арест. Нам - голод, беспокойство,

И нищеты отчаянный предел!

 

Семья большая яростно трудилась

Весь год. И сгинули труды.

Нам уходить из дому приходилось,

В позорный путь на поиски еды.

 

Хотя отец остался несудимым,

Его и было не за что судить,

Пришёл домой здоровым,  невредимым,

Но только дома не было еды!

 

По-своему поняв "демократию",

Я был тогда к анализу не гож.

Пошёл я ближе узнавать Россию,

За голенище сунув острый нож!

 

Его нашёл однажды на охоте,

Он вытаял на чьей невесть лыжне!

Такой подарок мимо не проходят,

Я подобрал.  И он достался мне.

 

Конечно,  я не думал о разбое,

За век напрасно мухи не убил.

Я этот ножик взял тогда с собою,

Чтобы в дороге безопасней быть.

 

Откованный  из крупного подпилка,

Был остронос,  шлифованно  сиял.

В сравненьи с ним ничто не значит финка,

Его с собой я в путь опасный взял!

 

Завербовался я на Крайний Север,

Чтобы ловить начальству осетров

Не где-нибудь, а в устье Енисея

И шёл туда, на риск и труд готов…

 

 

ВОСПОМИНАНИЯ  ОБ  УСКОВСКОЙ  ШКМ

 

Прошедшего секунды недоступны,

Года проходят, как палы в степи,

Сметая всё, что тленью совокупно,

Что высохло и кончило расти!

Года людские, как живая  башня:

Где этажи, чем выше, тем светлей.

Где новый день, ложась на день вчерашний,

И ткёт и лепит соты из ячей.

Идём мы от предмета ко  предмету

Своих желаний, только вдаль смотря,

А позади так многого уж нету,

И нет таких, кто б жил на свете зря.

Забрав у нас внимание и время,

Объединившись  в дружную артель,

Весёлая когорта ШКМа

Свою простую достигала цель.

На весь район единственная школа,

Имевшая бурсацкие черты.

Её состав был переростков полон,

Парней покорных, честных и простых!

Не знаю я, живы они ли, нет ли,

Но твёрдо отвечаю за друзей!

Они сражались, не бояся  смерти,

Хоть ничего и нет её страшней!

Не знаю я,  цела ли та избушка,

Куда частенько на вечерний свет

Шёл я увидеть и ещё послушать,

Что написал Рождественский.  Поэт,

Директор школы, добрый от рожденья,

Как все,  доверчив,  даже простоват.

Обидно было, что происхожденьем

Считали будто в чём-то виноват!

То ль сын купца, то ли жена-поповна.

Гимназию он в юности кончал.

Ему мешало это, безусловно,

Нигде себе поддержки не встречал!

Старался он и в меру,  и сверх меры,

Был бледен, худ, огромная семья.

С ним поступали почему-то скверно,

Так разрывает кошка воробья!

Он занесённый был на "шварце  тафель",

Судьба его была предрешена.

Как ни старался и кому ни трафил,

С большой семьёй осталася жена.

И семью тоже ожидала гибель,

Голодная ль, иная смерть ждала!

Славян  "отец народов"  ненавидел,

Рубил их без вины и без числа!

Частенько мы питалися  кониной,

Голодному конина - божий дар!

Ведь среди нас почти наполовину

Училося  татарок и татар.

Однажды с Селивановым Лукою

Сварили сердце старого коня,

Мы съели это сердце трудовое

В течение единственного дня…

 

 

ТЮРЬМА

 

Во тьме укрывши облик страшный,

Избравши тихий час ночной,

Воротная над входом башня

Перерекалася  с тюрьмой:

"Я расскажу, что ты карала

Совсем невинных мужиков.

На окнах плотные забрала,

Страшнее каторжных оков.

За пуд зерна их убивали

Те, кто пуд золота украл,

В лесных оврагах зарывали

А сверху делали завал!"

Тюрьма в ответ: "Столь

Безрассудные  законы

 Придумал лично сам Дракон

И потому так многолюдно

В тюрьме, чтоб радовался он.

Здесь неугодные  тирану

На гибель все обречены.

И все, кто поздно или рано

Сюда придут, уж учтены!

У них уж выведаны мысли,

Лежат доносы в ГПУ.

И во  враги любой зачислен,

Есть вдосталь  пороха и пуль!

Молчи! Болтать тебе охота…

И ты,  и я здесь не при чем,

Ведут на казнь, открой ворота,

Пред жертвою и палачом!»

 

 

ШМЕЛЬ

 

В осенний вечер, засыпая,

Уткнулся шмель в сухой цветок.

И так притих, не выпуская

Кудель цветка в крючочках ног.

 

Как будто маленький ребенок,

Прижался к матери своей,

Надеясь, что беда не тронет,

Пока он будет вместе с ней.

 

Благоухал нектар сгущенный

Внутри увядшего цветка.

И этот запах постепенно

Стал успокаивать слегка.

 

Шмелю мерещилося лето,

Он зарывался с головой,

Хотел исчезнуть незаметно,

Не зная участи своей.

 

Цветок, кормилец благотворный,

Чья голова уже бела,

Молился: «Матушка природа,

Возьми меня, спаси шмеля!

 

После зимы ты сделай чудо -

Пускай вновь травы зацветут,

И на лугу цветущем будет

Не утихать шмелиный гуд!»

 

 

МУЗА

 

Ко мне в трудовой круговерти

Однажды явилася муза.

Мы пили из кубка бессмертья

За нерасторжимые узы.

 

Она мне давала по капле,

По маленькой капле тягучей,

А жажда нисколько не слабла,

А лишь становилася  жгучей!

 

Я Музу просил: "Наклоните

Заветный сосуд посильнее,

За душу меня не тяните,

Не нужен - скажите яснее!"

 

"-  Уйду!" - " Уходи, на аркане

Тебя не держу я, мой милый,

Ко славе бега тараканьи,

Коль чувствуешь, что не по силам!"

 

Ушёл я в цветущие степи,

Под яркое, жаркое солнце,

Где труд и свободен,  и светел,

И головы долу не клонятся!

 

Там дух мой на воле лечился,

И ветры являли мне ласку,

И я в облаках научился

Читать серебристую сказку.

 

Поэзии снежные пики

Талантам одним  достижимы;

Того называют великим,

Кто рифмам пожертвовал жизнью!

 

Я Музе сказал: " Погоди ты,

Мир рифмы - не так это много.

И лишь поцелуй Афродиты -

Мерило блаженства земного!"